Я родился и вырос в деревне. И все, что касается деревенской жизни, судьбы сельского жителя, его тревог и чаяний, то, что деревни сначала постепенно пустеют, а потом потихоньку умирают, исчезают с лица земли, для меня близко, все это меня задевает. Да, люди переселяются из деревень в города. Это происходит во всем мире, но в России особенно быстрыми темпами.Даже катастрофическими. Российские деревни исчезают чуть ли не ежедневно. И Башкирия не исключение. Почему же наши деревни становятся неперспективными? Когда все это началось? И можно ли остановить этот процесс? Эти вопросы не дают покоя. Они особенно актуальными стали в последнее время, когда начали говорить об оптимизации в образовании, в здравоохранении, когда стали закрываться малокомплектные школы из-за отсутствия в деревнях детей. Закрываются сельские фельдшерско-акушерские пункты из-за нехватки специалистов, малочисленности населения, соображений экономии. Идет своего рода укрупнение, централизация — в одном более-менее крупном селе концентрируется большая школа, центральная больница, и туда со всей округи приезжают учиться, лечиться.
Но этот процесс укрупнения, централизации жизни на селе начался не сегодня и не вчера. В России он тянется еще с 30-х годов прошлого столетия.
Однако не будем так далеко углубл-яться в историю, возьмем более близкий период, 70-е, 80-е годы минувшего века. Именно в эти годы мне пришлось работать журналистом-аграрником в газетах «Ленинец», «Советская Башкирия». Я был в гуще тогдашних событий на селе, и в какой-то степени даже исследовал тему неперспективных деревень, написав десятки статей, за что и удостоился первым среди башкирской пишущей братии, вместе с моими коллегами-деревенщиками Анатолием Козловым и Виктором Шмаковым, республиканской профессиональной журналистской премии. Это время было, пожалуй, самым пиком исчезновения деревень. На эти годы приходится процесс укрупнения колхозов, создания вместо них крупных совхозов, строительства больших водохранилищ, результатом чего стало массовое переселение сельского населения из затопляемых зон. Тогда как раз и начала претворяться в жизнь теория неперспективных деревень. Вроде, хотели как лучше: переселить жителей небольших деревень в крупные села, где есть школа, медпункт, магазин, клуб. На деле же крестьяне, сдвинутые с веками насиженных мест, массово переселялись в города. А большие села, в свою очередь, тоже теряли жителей и становились неперспективными. Процесс этот продолжается и поныне. Причем, не только у нас в Башкортостане, но и в соседних регионах. Вот как, к примеру, описывает ситуацию в татарских деревнях мой коллега из Татарстана Эльдар Гизатуллин на tatarika.ru:
«...За последние 13 лет общее количество сельских населенных пунктов в Татарстане сократилось на 89 единиц. В некогда крупных селениях, где издавна существовали средние и неполные средние школы (в каждом классе — по 25-30, а то и по 40 учеников), ныне с трудом набирают в первый класс по два-три ученика. Таких малокомплектных школ (менее 40 учеников) в республике более 90. В таких школах один учитель преподает и математику, и литературу, и физкультуру, а то и иностранный язык. О качестве обучения говорить не приходится. Принято решение в течение ближайших трех лет все малокомплектные средние и неполные средние школы превратить в начальные. Учеников же старших классов будут возить в соседние села...»
Приведу пример своей родной деревни Кужанак в Зианчуринском районе, на самом юге Башкирии, где я родился, рос, учился. О ней я, кстати, написал целую книгу, которая так и называется: «Мой Кужанак» (есть в интернете в свободном доступе).
Так вот, вокруг Кужанака расположилось пять деревень: в пяти-семи километpa-x — Георгиевский и Калининский, в трех-четырех — Кызылярово и Тавлыкаево, в 15 километpa-x — Башкирский Бармак. Во всех этих деревнях школы всегда были только начальные, и дети оттуда в старшие классы ходили в нашу Кужанакскую среднюю школу. Именно ходили пешком, либо катили на велосипеде — летом, на лыжах — зимой, поскольку школьный автобус появился только в перестроечные времена. При школе был интернат, моя мама там работала воспитательницей. В интернате жило до 50-60 детей из близлежащих деревень. Между прочим, из Тавлыкаево к нам в Кужанак ходил учиться Хасан Назаров, ныне один из самых известных и популярных башкирских поэтов, лауреат премии имени Салавата Юлаева. Сейчас уже Георгиевского и Калининского нету, они исчезли, умерли как неперспективные, хотя в справочниках, на картах, в Википедии фигурируют. Кызылярово и Тавлыкаево еще живы, но сколько они продержатся, неизвестно — школы в этих деревнях, даже начальной, малокомплектной, уже нет. Об этой же проблеме в деревнях, расположенных по берегам реки Юрюзань, писала «Электрогазета».
В соседнем Челябинске этнограф и краевед Владимир Теплов задумал уникальный проект, a-нaлогов которому нет в стране, — «Книгу памяти российских деревень». У него возникла идея составить своеобразный реестр исчезнувших деревень.
— Замысел у меня дерзкий: моя книга должна охватить все исчезнувшие российские деревни. Я уже закончил работу по Челябинской, Свердловской, Курганской, Пермской, Тюменской областям. Приступил к Сибирскому региону, Башкирии, приглядываюсь к следующим областям и краям, — говорит ученый. По его словам, наиболее пострадавшей от теории неперспективных деревень оказалась Кировская область, где из 17 тысяч деревень осталось только пять тысяч. Но есть и обратные примеры — островком стабильности оказалась Чувашия, где деревням уже не одна сотня лет, и потому корни они пустили очень глубоко. Во время работы в областном краеведческом музее Теплов постоянно выезжал в экспедиции. Особенно гнетущее впечатление произвели на него деревни горнозаводской зоны. К примеру, из села Илек Ашинского района за два года уехало более 70 человек из 200, там много пустых домов, церковь не реставрируется и служит лишь пристанищем скоту.
Как же помочь нашей деревне, есть ли какой-то рецепт? Тот же Теплов, к примеру, считает, что необходим новый национальный проект — теперь уже по поддержке и возрождению российской деревни. Но это задача, считает он, не столько даже для Путина, сколько для его преемника. На годы и годы вперед. Главное только, чтобы она не повторила судьбу позорно проваленной программы по развитию Нечерноземной зоны РСФСР. По мнению ученого, заключаться новый нацпроект должен не только в выдаче кpe-дитов тем, кто решит переселиться в деревню, в очередных финансовых вливаниях. Материальная поддержка, конечно, необходима, но важна и идейная составляющая. Людям нужно объяснять, что жить на природе и спокойнее, и полезнее, особенно у нас на Южном Урале, в Башкирии. Ведь и горожане к земле тянутся — недаром в садах пашут! Можно привлечь и вынужденных переселенцев из стран СНГ.
И, конечно же, надо создавать условия для нормальной жизни на селе: строить хорошие дороги, организовывать новые производства, рабочие места. Тот же подвоз детей из малых деревень в школы не везде и не всегда организован так, как положено. Порою и автобусы старенькие, и водители безответственные, и дороги разбиты. Если родители не будут беспокоиться за своих детей, если будет обеспечена безопасность их доcтa-вки в школы, четко, по графику, тогда и вопросов о закрытии малокомплектных школ будет меньше.
Решению проблемы возрождения деревни мог бы во многом способствовать и проект «Живое село», который набирает обороты в Башкирии. Но ему нужна государственная поддержка, поскольку сейчас он держится только на энтузиазме выпускников Президентской программы подготовки управленческих кадров. Об этом писала «Электрогазета».
«А может, не стоит бить тревогу? Смириться с тем, что деревня постепенно вымирает, переселяется в города и исчезает с лица земли? Вон в Соединенных Штатах вообще нет деревень, есть отдельные фермы и многочисленные небольшие городки. Иной городок не больше нашей деревни, всего 800-1000 жителей. Но это именно город — со своим муниципалитетом, католическим или протестантским храмом, школой, судьей, нотариусом и прочими городскими учреждениями. В сельском хозяйстве США занято всего четыре процента населения (у нас 20). А между тем американские фермеры кормят не только свою страну, но и почти полмира. Даже наша страна, имея такие необъятные сельхозугодия, покупает у США зерно, куриные окорочка и прочее.
В Израиле в сельском хозяйстве занято пять процентов жителей. А они тоже кормят не только свою страну», — рассуждает мой коллега Эльдар Гизатуллин из Татарстана.
Но я с ним категорически не согласен. Россия — не США и не Израиль. У нас свой путь и менталитет. Ведь если, скажем, в той же Башкирии вымрет деревня, то вместе с ней исчезнет последний очаг башкирской, татарской, марийской, чувашской, мордовской, удмуртской культуры. И не только культуры, но и языка, быта, самого духа этих народов. Поэтому деревня должна жить.
Вот и челябинский ученый Теплов верит, что его «Книга памяти российских деревень» поможет в возрождении деревень, пригодится властям для a-нaлиза ситуации на селе. Если процесс удастся обернуть вспять, оживет село, то информация из книги поможет основывать деревни не на пустом месте, а там, где уже жили люди. Ведь выбор места для поселения — не такое легкое дело. Строить всегда труднее, чем разрушать.
"Электоргазета"